Дочь колдуна - Страница 42

На следующий день на вилле почти все уже было приведено в порядок, и Зоя Иосифовна предложила освятить «непокойный» будто бы дом, чтобы очистить его и сгладить неприятные впечатления прошлого. Послали за отцом Тимоном, с просьбой отслужить молебен, но он уклонился, ссылаясь на спешную работу по требам. Тогда Замятин обратился к священнику соседнего городка, и тот обещал приехать на другой день в десять часов утра.

– Все это бесполезно и ничему не поможет, – заметил адмирал. – Это только полумеры, потому что священник сам неверующий и даже атеист.

Утром, однако, несмотря на обещание, священник не приехал и не дал о себе вести, а к вечеру стало известно от слуги, ездившего в город за покупками, что у отца Платона случился ночью пожар. Следствие выяснило, что кухарка положила в корзину не совсем погасшие уголья и огонь тлел под пеплом, пока не загорелась корзина, а потом и пол; пожар быстро распространился, и кухня с комнатами первого этажа очень пострадали. Пробужденные дымом и криками соседей, священник и жена его бросились вниз по лестнице, причем отец Платон нес ребенка, мальчика четырех лет. Но дым был уже так силен, что у него закружилась голова; он споткнулся на одной из последних ступенек и так несчастливо упал, что сломал ногу.

Ребенок, попадья и другие обитатели дома отделались испугом, а отца Платона пришлось отвезти в больницу.

Зоя Иосифовна и Надя были очень взволнованы этим случаем; адмирал воздержался от всякого замечания, а Михаил Дмитриевич явно рассердился, так как несчастье с отцом Платоном как бы подкрепляло «суеверные» идеи Нади. Когда расстроенная молодая девушка заметила, что зловредная сила охраняет, очевидно, остров от всякой попытки внести туда благословенье Божие, Масалитинов гневно сказал:

– Послушайте, mesdames! Таким путем можно во всем сыскать дьявольские козни! Что случилось на самом деле? Распустиха-кухарка кладет по глупости тлеющие угли в корзинку, а сама дрыхнет, как чурбан, отчего и происходит пожар, что вполне естественно. Я полагаю, тут дьяволу нечего и вмешиваться. Затем полусонный и перепуганный священник вскакивает, спотыкается, ослепленный дымом, и падает. Что он ломает ногу, – это такой же несчастный случай, как случайно и совпадение, что пожар случился именно в эту ночь. Но при самом пылком желании я не могу найти в этом что-либо «сверхъестественное», напротив, чудом было бы, если бы от углей не загорелась корзина.

– Все это справедливо; но, тем не менее, в таком совпадении есть что-то зловещее, – ответила Замятина, вздрагивая.

На другой день, на целые сутки раньше назначенного времени, приехала г-жа Морель с Милой. Замятина была дома одна, а все остальные поехали кататься верхом. Она любезно приняла путешественниц и отвела их в назначенное им помещение, где они отдохнули до обеда.

Все семейство собралось на террасе в ожидании прибывших, чтобы перейти в столовую; молодые люди и даже адмирал с любопытством поглядывали на дверь, в которую они должны были войти.

Г-жа Морель вошла первая и поздоровалась с адмиралом, как старая знакомая. Прежня Катя Тутенберг значительно изменилась и постарела. Красивой она никогда не была, а теперь это была высокая, тучная женщина с обрюзглым лицом. На ней было черное батистовое платье с белыми горошинками; седеющие и густые еще волосы ее были причесаны по последней моде.

Но в эту минуту появилась Мила и все внимание сосредоточилось на ней. Сердце адмирала забилось сильнее при виде дочери страстно любимой им женщины, и он жадно искал сходства с чертами дорогой для него покойницы. Но Мила совсем не походила на мать и, хотя была бесспорно красива, но красота ее была какая-то особая и удивительная. Очень высокая и стройная, она могла служить моделью художнику в декадентском вкусе, так тонка и, по-змеиному, гибка была ее талия, а бюст так плосок. На длинной, тонкой шее, напоминавшей лебединую, устало склонялась головка с пышной массой золотисто-рыжих кудрей. Цвет кожи был ослепительной белизны, но без малейшего признака румянца на щеках, что еще сильнее оттеняло ярко-красные губы. Что касается глаз, то трудно было определить их цвет; они оставались постоянно полузакрытыми, а длинные и пушистые ресницы совершенно скрывали их взгляд. В движениях длинного гибкого тела была своеобразная, чисто кошачья грация, а общее выражение лица имело что-то лукавое и надменное; при всем том это было чарующее, но странное существо.

Все перешли затем в столовую, и разговор вертелся преимущественно на путешествии и вилле на острове. Замятина пыталась убедить их не поселяться там, но гостьи не хотели ничего слушать. Мила заявила, что горит нетерпением увидать место, где жила ее мать, а г-жа Морель смеялась над нелепым «предрассудком», тяготевшим над таким прелестным уголком. Она прибавила, что они с Милой не верят в «сверхъестественное», не боятся ни привидений, ни дурного глаза и, конечно, будут отлично чувствовать себя в доме на острове, раз хозяин так любезен, что разрешил им пожить там.

Адмирал мало участия принимал в разговоре и только пристально разглядывал Милу, стараясь найти в ее чертах сходство с ее отцом или матерью; но Мила не походила ни на одного из них. Вдруг Иван Андреевич побледнел и нервно провел рукой по покрывшемуся потом лбу. Молодая девушка улыбнулась, пурпурные губки раскрылись, обнаружив белые, острые зубы… У нее была улыбка Красинского.

После обеда дамы вышли в сад, а мужчины остались на террасе с сигарами и за кофе.

– Ну, как вы находите mademoiselle Людмилу, господа? – спросил хозяин вполголоса, убедившись, что дамы исчезли из вида.