Скоро вернулась няня – сильная, молодая, двадцатипятилетняя женщина, – и они вместе стали играть с ребенком, пока тот не заснул.
Мила выходила из комнаты, когда вошла г-жа Морель с только что полученной телеграммой от Масалитинова, извещавшего о своем приезде через день с ночным поездом. Известие это в прежнее время доставило бы ей величайшую радость, теперь же причинило настоящее горе. Муж и ребенок, – самые близкие жертвы, так сказать, приговорены были, может быть, к смерти страшным вампиром.
– Милая тетя, у меня большая просьба к тебе, – сказала Мила, схватив руку г-жи Морель. – Меня мучает предчувствие, что Володе грозит опасность, но я устала, а няня спит обыкновенно как чурбан, и невозможно разбудить ее; так побудь, пожалуйста, эту ночь с ребенком.
– Конечно, если это может успокоить тебя, дитя мое. Я хорошо уснула после обеда, теперь не хочу спать и проведу здесь ночь. Схожу только за работой и книгой.
– Возьми, тетя, Евангелие.
– О! Я начинаю думать, что ты делаешься ханжой, Мила! – и она улыбнулась. – Охотно исполнила бы твое желание, но у меня нет Евангелия.
– Я нашла Евангелие в прежней комнате адмирала. Пойдем, я дам тебе, – ответила Мила, таща ее за собой.
Оставшись затем одна, Мила взяла с туалета портрет матери, долго смотрела на него и вдруг прижала его к губам.
– Мама, мама! Защити меня! – шептала она, рыдая. – Я ведь не виновата, что мой отец колдун и сама я такая странная. Помоги мне, я очень несчастна! Мишель боится меня и ребенка; я знаю, он едет сюда неохотно, а может быть, предчувствует опасность в этих проклятых Горках. Я уеду отсюда и продам имение, приносящее несчастье!
Долго плакала она и потом уснула от утомления с портретом матери на груди. Вскоре около спавшей появилось легкое туманное облако, быстро принявшее женский облик. Это была прозрачная тень молодой, дивно прекрасной женщины, и золотистые волосы, как сиянием, окружали ее голову. Полным любви и грусти взором смотрела она на спавшую; затем видение склонилось над ней, окутало ее серебристой дымкой, а потом побледнело и растаяло в воздухе.
Г-жа Морель устроилась около колыбели ребенка, который спал спокойно, как и няня, по обыкновению полуодетая, на случай если ребенок проснется. Екатерина Александровна занялась вязаньем, а потом стала перелистывать Евангелие; это было прекрасное издание в красном кожаном переплете и с большим крестом на крышке. Но вот пробила полночь, и ее стала одолевать упорная сонливость. Тщетно боролась она с этим неожиданным стремлением ко сну; члены ее отяжелели, руки опустились на колени, а усилие держать глаза открытыми причиняло почти физическую боль. Почти инстинктивно она схватила Евангелие и положила его на одеяло. Вдруг ей показалось, что у колыбели встала мужская фигура. Человек этот затем отступил, и она узнала смотревшего на нее лучистым взглядом графа Фаркача, который в то же время удивительно походил на ее прежнего жениха, Красинского. Г-жа Морель не могла шевельнуться и, как зачарованная, смотрела на неожиданного посетителя. Вдруг тот отвратительно осклабился, обнажив белые, острые зубы, отвернулся и направился, казалось, к постели няни; но в эту минуту Екатерина Александровна уже лишилась сознания.
Привело ее в чувство ощущение холодной воды и острый запах английской соли; она вздрогнула всем телом от ужаса, какого никогда еще не испытывала, выпрямилась и растерянно огляделась кругом. Посреди комнаты стояла смертельно бледная Мила с плакавшим ребенком на руках, а около няниной постели хлопотали горничная и старая экономка, обе расстроенные.
– Что случилось? – спросила г-жа Морель.
Мила собралась было отвечать, но дрожавшие губы не повиновались; она указала рукою на постель, где за несколько часов перед тем молодая, свежая и сильная женщина лежала теперь белая, как мел, и слабо стонала; в ней не осталось словно ни одной капли крови. Екатерина Александровна вспомнила, что видела, как Фаркач направлялся к постели няни, и волосы на голове ее зашевелились.
– Боже мой, она умрет до прихода доктора! – с тоской вскричала горничная.
– Ей надо не доктора, а священника. Разве не видите, ее укусил упырь, – и ключница указала рукой небольшую ранку на шее. – По счастью, отец Тимон здесь на ферме причащает пастуха Якова, и я послала за ним.
И старуха начала громко читать отходную молитву. Вскоре пришел священник, а г-жа Морель вышла шатаясь из комнаты с Милой и ребенком; у того сделались конвульсии и он бился на руках матери. Когда с помощь ю второй горничной мальчика успокоили и уложили в колыбель, перенесенную в комнату матери, Екатерина Александровна рассказала Миле странное, бывшее ей видение.
– Если бы я не видела Фаркача своими глазами, то не поверила бы. Но где может скрываться это чудовище? Недаром зовут его колдуном; в нем действительно было что-то демоническое.
Мила молчала, слишком хорошо понимая происшедшее, и в голове ее кружился целый ураган беспорядочных мыслей. Не возражая, выпила она успокоительные капли, данные г-жой Морель, а потом предложила той отдохнуть после страшных событий, которые и ее расстроили так, что она настоятельно нуждалась в покое. Отдав еще несколько распоряжений относительно умершей няни, тело которой должны были вынести, Мила ушла в свой будуар и заперлась.
Свернувшись на диванчике, Мила старалась успокоиться и понемногу у нее в голове ясно определилась мысль, где найти средство защитить себя от ужасного существа, угрожавшего жизни ее, ребенка и обожаемого мужа.
Да, не только необходимо защитить всех, но еще важнее уничтожить опасного вампира. Мила не была уже невеждой, со времени встречи с отцом, который посвятил ее во многие тайны и достаточно научил латинскому языку, чтобы читать магические книги; а Мила, будучи способной и настойчивой, с жаром училась и успехами своими поразила Красинского. С захватывающим интересом читала она в подземной библиотеке о сомнамбулизме, магии и вампиризме, не подозревая даже, что когда-нибудь знания эти послужат ей орудием защиты. По мере того, как мысли ее сосредоточивались на этом предмете, решение ее все крепло. Она просмотрит специальную книгу о вампиризме и в ней найдет все нужное; надо только ее немедленно найти, а она помнит, в каком шкафу эта книга. Мила знала секрет входа в галерею, проходившую под озером; Красинский открыл ей эту тайну перед отъездом в Горки, и она решила не откладывая идти в подземную библиотеку.