Дочь колдуна - Страница 85

– Конечно, я всегда предпочту твой совет, – ты такой великий ученый. Но как мне говорить с тобой, если ты будешь в отсутствии, или нам нельзя будет видеться, особенно когда ты поселишься под другим именем? – озабоченно спросила Мила.

Красинский достал из ящика небольшой аппарат и поставил его перед дочерью.

– Видишь, при помощи этого инструмента я буду сообщаться с тобой и передавать свои советы и приказания. Затем я покажу, каким образом ты можешь говорить со мной, или, вернее, спрашивать моего совета и помощи. Начнем с этого аппарата, рассмотри его хорошенько.

Мила нагнулась и с любопытством разглядывала оригинальную машинку. На бронзовой, или иного какого металла ножке поднималась стальная спираль с пластинкой из какого-то странного вещества в виде перламутра, а из центра шел тоненький стальной стержень и вверху был привешен крошечный хрустальный колокольчик. Внизу прута помещалась длинная, загнутая игла, очень тонкая и гибкая, как волос, и кончик ее касался пластинки.

– Когда колокольчик зазвонит, это будет значить, что я хочу говорить с тобой; если тебя не будет на месте, ты почувствуешь укол в пальце, на котором будешь носить это кольцо. Получив предупреждение, постарайся освободиться и приди в свою комнату, чтобы привести в действие аппарат. Прежде всего ты снимешь пластинку и минут на пять опустишь ее в эссенцию, находящуюся в этом синем флаконе с пентаграммой; а после употребления, перелей эссенцию опять во флакон и положи пластинку на спираль. Проделай это сейчас, на пробу, при мне.

Мила повиновалась и с лихорадочным нетерпением принялась за указанные манипуляции. Когда она вынула из жидкости пластинку и положила ее опять на аппарат, с верхушки стального стержня стрелой сверкнул огненный зигзаг вроде молнии, и тонкой, светлой полосой потянулся прямо к Красинскому, который тотчас отошел в конец залы и сказал:

– До меня дошло извещение, что аппарат готов, а расстояние не играет здесь никакой роли.

Он достал из кармана маленькое металлическое зеркало, из средины которого выходила тонкая спираль вроде той, что поддерживала пластинку. Подняв зеркальце на высоту своего лба, он закрыл глаза и, видимо, сосредоточился, потому что жилы на висках вздулись под напряжением его воли; Миле показалось, что голову его окружал фосфоресцировавшей пар, а из волос сыпались искры. Минуту спустя колокольчик опять зазвонил, точно по хрусталю ударяли чем-то металлическим. В то же время стальная игла начала дрожать и шипеть, как кипящая вода, а конец ее раскалился до бела; пластинка же быстро завертелась, точно на граммофоне. Красинский все продолжал стоять с закрытыми глазами и в глубокой задумчивости. Вдруг игла и пластинка остановились, и колокольчик затих, когда Красинский открыл глаза и отер лоб.

– Теперь возьми кусочек ваты, смочи ее в этом белом флаконе № 1, сними пластинку и осторожно вытри.

Эссенция почти мгновенно испарилась, и Мила онемела от изумления, когда увидела вырезанные на пластинке красные круги мелких знаков, сделанных точно красной иглой.

– Это похоже на стенограмму, – нерешительно заметила она.

– Это и есть стенографии мысли, – с улыбкой ответил Красинский. – Вот в этой красной тетради ты найдешь все объяснения этих знаков. Немного потрудившись и при некотором усилии ты скоро все поймешь.

– О! Об этом, папа, не беспокойся; я стану изучать каждое слово, пока не узнаю все знаки и буду читать их так же бегло, как всякую книгу. Но ведь через этот аппарат я буду получать только твои советы; а как же быть, если я захочу обратиться к тебе и просить твоей помощи?

– Сейчас объясню тебе и такой способ, а прежде еще одно замечание. Пластинка, которую ты держишь в руках, может служить только один раз; но в этом кожаном мешочке их несколько дюжин и пока тебе достаточно. А теперь я покажу, как обращаться ко мне.

Он вынул из коробки металлический футляр в виде конверта и открыл его; там была пачка тонких, желатиновых словно, листков, прозрачных и светившихся. Красинский достал листик, взял из коробки маленький флакон, нечто вроде стеклянного пера и мешочек с зеленным ярлыком, наполненный белым, фосфоресцировавшим порошком.

– Напиши на листке, что хочешь, зелеными чернилами из этого флакона. Хорошо! Теперь брось на пластинку маленького треножника несколько щепоток этого порошка, положи сверху листик, посыпь немного тем же веществом и зажги. Вот зеленая свечка, которую ты можешь зажечь спичкой.

Порошок и лист мгновенно вспыхнули; с треском взвилось большое зеленое пламя, а когда оно погасло, то на пластинке конфорки не осталось ничего, даже и щепотки пепла. Тогда Красинский достал из кармана книжку, вроде записной, и показал Миле: листки книжки были металлические, очень тонкие и отливали всеми цветами радуги. На одном было начертано светившимися буквами: «Милый папа, благодарю тебя за все, чему ты меня учишь».

– Ты видишь, что таким образом мы можем всячески сообщаться без малейшего затруднения. Я всегда имею при себе эту книжечку для моей личной корреспонденции, и легкий аромат извещает меня, что в моем кармане уже лежит послание ко мне, – весело сказал Красинский.

– Милый папа, как все это чудесно, точно сказка.

– Дорогая Мила, все, чего не знаешь и никогда не видел, всегда кажется «чудесным». Представь себе, что воскрес бы человек, умерший всего лет двести назад, а ты показала бы ему фотографический или телеграфный аппарат, паровую машину или электрическую лампу. Да он стал бы кричать о колдовстве, о магии, о черте и т. п. Еще немало чудесных открытий предстоит увидать человечеству. Мы, и в особенности Гималайские эгоисты, уже пользуемся многими неизвестными пока профанам изобретениями, которые очень упрощают магические операции. Да, дитя мое, не входя в рассуждение о том, Кто именно вдохновитель, Кто измыслитель законов природы, но необходимо признать одно: механизм вселенной, столь сложный по-видимому, управляется изумительно простыми законами. Положительно недоумеваешь, когда убедишься в простоте дела, сравнительно с разнообразием следствий, и весь человеческий гений ограничивается только открытием простого двигателя этих исполинских сил. Порядок и простота – таков девиз великого неизвестного Строителя, Которому дают много имен, но Которого никто еще не изведал и не нашел Его настоящего имени. Чем невежественнее человек, тем сложнее, труднее и запутаннее его работа. Внутренний хаос сказывается в самом его труде и человек работает ощупью; он, правда, создает, но с какими страшными усилиями и непременно, минуя прямой путь, бродит по извилистым, тернистым тропинкам. Ведь что отличает высокий ум от толпы? Ясность и простота его соображений, легкость, с которой тот не только сам усваивает, но и других учит ясно постигать трудные и запутанные, по-видимому, вещи. Так «ученый», но негениальный химик перепробует нередко тысячи опытов, прежде чем найдет одно искомое вещество; а обладай он даром вдохновения, ему достаточно было бы зачастую одной реакции, чтобы получить желаемое. И в результате просветительные соображения одного какого-нибудь избранного духа всегда проливают больше света, чем усилия целой сотни ученых посредственностей. Но время идет вперед и все совершенствуется; мозг человеческий, как и способы передвижения. Сравни грубую и запряженную буйволами средневековую телегу с нашими теперешними экипажами, разве не пропасть разделяет их? А в будущем, несомненно, все это будет заменено воздухоплаванием, при котором излишними окажутся железнодорожные пути и дурно содержимые дороги, словом все, требующее ручного труда. Ибо рабочие руки станут все дороже, и труднее будет доставать их, потому что со временем человек захочет жить одним умственным трудом; а в последнее время существования планеты ее населит особенное, удивительное человечество. Из скрытых архивов прошлого явится арсенал неведомых в настоящее время наук и сил, и начнется самая ожесточенная из всех борьба живого человека со смертью. Характер грядущих веков рисуется в виде возмущения человека против неизбежного «обречения на смерть», которая предательски, невзначай косит без разбора и ребенка, и юношу, и старика. А борьба эта будет отчаянная, и человечество примется в рукопашную биться с гидрой, отнимающей у нас жиз