– Так мы по этой дороге влюбленных и пойдем искать бриллианты? – засмеялся Бельский.
– Именно. Я сейчас же попробую, действует ли хорошо пружина?
Он подошел к шкафу, очевидно, древнему, вделанному в стенную нишу и запертому тяжелым дубовым, чудесной работы створом; вся эта дверка была, точно рамой, окружена богатой и тонкой, как кружево, резьбой. Красинский с минуту искал что-то, потом взялся за резную, рельефной работы голову собаки, несколько раз повернул и сильно нажал на нее. Послышался треск: шкаф отошел от стены, отклонился и обнаружил узкую дверь, за которой открывался темный коридор.
– Все в порядке. Очевидно наследники твоего прадеда ничего не знали более об этой дороге. Да это и неудивительно. Сыну Агнессы минуло всего десять лет, когда умерли его родители, а он невзлюбил этот замок и никогда не жил в нем; так и затерялась эта тайна. Теперь поужинаем и подкрепимся хорошенько, – для тебя это особенно необходимо, – а потом отправимся на розыски. Надо надеяться, что выход в комнату графини также доступен.
Поужинав с большим аппетитом, оба сатаниста приготовились к своей экспедиции. Несмотря на значительное количество выпитого шампанского, оба были спокойны и уверены в себе, будто пили простую воду. Заперев на ключ дверь кабинета изнутри и приняв меры к тому, чтобы шкаф не захлопнулся, они вооружились фонарями и вошли в тайный ход. Это был узенький коридор и через несколько шагов кончался лестницей, крутой и очень длинной; за последней ступенью коридор шел горизонтально, а вымощен он был каменными плитами, покрытыми густым слоем пыли.
– Видно, что давненько не пользовались этим путем сообщения, – заметил Красинский, поднимая фонарь и осматривая голые, но совершенно целые стены.
Тяжелый воздух, пропитанный едким и неприятным запахом наполнял подземелье.
– Вероятно, мы первые за сто лет пришли сюда, – прибавил он, указывая на густой слой пыли, покрывавшей пол.
Несколько минут шли они, как вдруг Красинский, шедший впереди, остановился. В толстой стене коридора виднелась дверь, которая, будучи затворена, вероятно, была бы неприметна, но теперь она стояла широко открытая и тот, кто выходил последним, не затворил ее.
– Надо посмотреть, что там, за этой дверью. Замковые подземелья имеют, по-видимому, тайны, неизвестные даже хронике, – сказал Красинский, знаком приглашая спутника следовать за ним.
Подняв фонари, они вошли в небольшую круглую залу; низкий потолок поддерживала кирпичная колонна и влево от входа виднелся альков. Посреди комнаты стоял убранный серебром и хрусталем стол, а на нем – два больших канделябра с восковыми свечами. Красинский достал из кармана коробку спичек и зажег свечи, выгоревшие только наполовину.
– Какая-нибудь драма произошла здесь, – заметил Красинский, рассматривая остатки ужина, вынутого, должно быть, из открытой корзины, стоявшей около одного из стульев.
Бельский взял один из канделябров и поднял его в одной руке, а в другой держал фонарь и ярко осветил темный угол. Там, на высоте двух ступеней, стояла кровать под балдахином, обитым розовой парчой с кружевами, насколько можно было разглядеть под слоем пыли.
– Взгляни, Ахам, вот и ключ к загадке. Это герои ужина, остатки которого мы только что видели! – закричал со смехом Бельский.
Осматривавший залу Красинский поспешно подошел со вторым канделябром.
– А! – произнес он. – Вот куда исчезла графиня Агнесса и красавец-духовник. Во всяком случае, теперь он вовсе не красив, – прибавил он, нагибаясь, чтоб лучше рассмотреть тело человека, ничком лежавшего на ступенях.
На нем была сутана, а из спины его торчала рукоять кинжала чудной работы; огромное черное пятно вокруг тела свидетельствовало, что он истек кровью. На подушках постели, широко раскинув руки, лежала женщина, по-видимому, задушенная; концы красного шелкового шнурка, обвивавшего ее шею, свешивались вместе с длинной и густой черной косой. Скорченное тело, раскрытый во всю ширь рот и судорожно сжатые руки указывали, что агония должна была быть ужасной. Тела, по странной случайности, совсем не разложились, а обратились в мумии и съежились; но были гадки и страшны. На руке женщины виднелся браслет, на почерневших пальцах блестели кольца, а на шее висели две нити жемчуга.
– Покойный граф Казимир основательно расправился с изменниками. Но оставлять тут прекрасные вещи, которыми бедная женщина украшала себя ради своего достойного духовника, было бы глупо, – сказал Красинский, – тем более, что для некоторых сортов колдовства такие предметы, которые носили лица, погибшие насильственной смертью, неоценимы, как тебе известно, друг Баалберит, если ты это не забыл.
Тот ответил громким хохотом.
– Я ничего не забыл и, несмотря на неоспоримые права на наследство моей прабабки, хотел бы только сохранить кинжал из спины черноризца, а тебе уступаю остальное.
– Ладно, – ответил Красинский, снимая без всякого отвращения жемчуг, браслет и кольца со скрюченных пальцев трупа, которые он должен был сломать, чтобы завладеть вещами. – Ну, вот. А теперь бери свое добро, друг Баалберит, – сказал он, опуская в карман драгоценности.
Тот нагнулся и вырвал кинжал. Оружие было по всей вероятности восточного происхождения. Длинное и тонкое лезвие покрывала запекшаяся кровь, а перламутровая рукоять отделана была изумрудами и рубинами. Затем, спихнув ногой тело со ступеней, он перевернул его и осмотрел руки, покрытые словно перчатками свернувшейся кровью; на одном из пальцев было кольцо с огромным солитером. Баалберит снял его и подал Красинскому, а тот, не моргнув и глазом, спровадил его себе в карман. Окончив свое страшное дело, сатанисты вернулись в круглую залу.