Дочь колдуна - Страница 59

Но одного не заметила Мила, а именно, что своим длинным, тонким, гибким телом и зеленоватыми, русалочьими глазами, под фиолетовым убором, она удивительно напоминала пресмыкающееся, которое вытягивает любопытную голову из травы, готовое при малейшем шуме снова спрятаться в темноту. Когда она покачивалась, повертывая из стороны в сторону свою чуть склоненную на слишком длинной шее головку, невольно являлось представление, что под волнами газа скрывалось гибкое тело змеи, готовой обвить и задушить свою жертву.

Мила развертывала большой веер из страусовых перьев, когда вошла г-жа Морель и пришла в восторг от ее красоты. Рассказав затем свежие подробности о празднике, о том, как они отправятся туда, и предсказав ей самые блестящие победы, так как ее дивная красота не могла остаться незамеченной, – Екатерина Александровна ушла.

Миле спать не хотелось. Присмотрев за укладкой костюма и поужинав куском холодной дичи со стаканом молока, она ушла в свою спальню, бывшую комнату покойной матери. Там она закуталась в шелковый пеньюар, уселась и принялась за французский роман. Вдруг она почувствовала странную сонливость и хотела встать, чтобы пройти к постели, но ноги и руки налились словно свинцом и отказывались служить. В глазах завертелся точно фосфоресцировавший шар, голова закружилась и перед нею опустилась будто черная завеса. Одну минуту у нее мелькнуло ощущение, что она висит над пропастью, а затем она потеряла сознание.

XII

Когда Мила открыла глаза, она с ужасом вскрикнула.

Место, где она очутилась, было ей совершенно незнакомо. Это была низкая комната со сводами, по-видимому – подземелье, потому что окон нигде видно не было, а сама она полулежала в большом кожаном кресле. Неподалеку от нее стоял стол и на нем в канделябре горели красные восковые свечи; большая старинная книга лежала открытая перед кожаным с высокой резной спинкой стулом. Через небольшую, узкую и стрельчатую дверь виднелась вторая комната с кроватью под балдахином. Недоумевавшая Мила со страхом рассматривала странную обстановку, но в эту минуту на пороге показалась высокая мужская фигура, направлявшаяся к ней с протянутыми руками.

– Не бойся, Мила, тебе не грозит ни малейшей опасности, потому что ты находишься у отца, – сказал он, нагибаясь и целуя ее в лоб.

– Папа, ты живешь здесь, в этом подземелье? Как же мне сказали, что ты умер? Где же ты был все время? И зачем тебе скрываться? Ведь ты – такой молодой и красивый, – воскликнула Мила, обнимая его за шею и целуя.

Красинский улыбнулся.

– Есть многое, о чем нельзя говорить, но что имеет очень серьезные основания. Со временем, дитя мое, ты узнаешь все, а пока скажу тебе только, что я установил сношения между нами с целью заняться несколько твоим воспитанием. Ты живешь, бедное дитя, непонятая, в неведении и без защиты, окруженная недоброжелательством, и даже внушая собой страх или отвращение. А между тем вокруг и вблизи тебя, – стоит только тебе протянуть руку, – есть все, что ты можешь пожелать. Ты молода, красива, богата и будешь еще богаче; ты хочешь быть любимой, – что очень понятно, – а нелепые препятствия преграждают тебе путь к счастью. Так хочешь ли ты стать моей ученицей, чтобы научиться управлять оккультными силами, которые дадут тебе все, что пожелаешь?

Мила смотрела на него в немом очаровании. Отец казался ей обаятельно прекрасным, несмотря на смертельную бледность и странный огонь в его впалых глазах; бывшая на нем длинная, черная бархатная блуза и широкий белый отложной воротник придавали ему сходство со средневековым алхимиком.

– Папа, ты – точно доктор Фауст, – нерешительно сказала она.

Красинский засмеялся.

– Не совсем, хотя в сущности, я – потомок тоже великого колдуна, пана Твардовского. А так как ты тоже происходишь от него, то тебе не подобает быть невеждой в магии. Видишь это кольцо.

Он протянул свою белую как воск руку, на пальце которой было надето волшебное кольцо, и Мила с суеверным страхом оглядела его.

– Папа, если ты – волшебник, дай мне средство, чтобы меня полюбил Масалитинов, жених Нади. Только я не хочу его смерти. Говорили, будто от моей любви умер Цезарь Висконти, жених мой, о котором я так горевала.

– Он будет твоим, дорогая моя, и не умрет. Но ты еще не ответила мне, хочешь ли быть моей ученицей?

– Несомненно. Само собой понятно, что я хочу научиться всему, что ты будешь добр мне преподать.

– Отлично, и для начала я научу тебя пользоваться кольцом, которое подарил тебе в тот раз.

Он взял кольцо, повернул его и показал Миле, что если слегка нажать камень, то с противоположной рубину стороны высовывается крошечная, тонкая и острая иголочка.

– Когда ты будешь пожимать руку мужчины, любви которого пожелаешь, нажми слегка на камень. Укол будет едва чувствителен, а тем не менее состав, находящийся в золотой иголочке, войдет в тело данного лица. Кровь загорится в нем и им овладеет настоящее любовное исступление. Но ты должна быть осторожна и лишь изредка прибегать к этому средству, потому что частое применение его к одному и тому же лицу может довести до бешенства. Поняла ты меня?

– Да, папа, благодарю, и буду осторожна. Но скажи мне, – я не могу понять, – как живешь ты в этом подземелье, без воздуха, без света, без пищи! Чем ты питаешься?

– Успокойся, у меня здесь все необходимое. А воздух ведь хорош здесь?

– Правда. Пахнет сосной, точно здесь уголок леса, – заметила Мила, с любопытством озираясь кругом.

– Вот мой лес, – сказал Красинский, указывая на один угол подземной залы, где на низком столе, стоял расширенный кверху сосуд, в котором бил небольшой фонтан зеленоватой воды. – Кроме того, ты забываешь, что целые годы я жил один на острове единственным хозяином дома; значит мог, когда вздумается, выходить дышать воздухом и греться на солнце.