Дочь колдуна - Страница 135

135

Адмирал сам пошел будить Михаила Дмитриевича и передал письмо г-жи Морель, а потом настоятельно убеждал успокоиться, ввиду необходимости его присутствия в Горках, чтобы принять все меры, какие потребуются вследствие двух смертей.

Молча оделся мрачный Михаил Дмитриевич и сошел в столовую. Пока запрягали лошадей, он выпил стакан чая, а потом, пользуясь отсутствием адмирала, ушедшего с Ведринским уложить некоторые вещи, увел Надю в ее будуар. Наедине с ней он прижал ее к себе и прошептал взволнованно: – Молись за меня, Надя, и не забывай, если я погибну ужасной смертью в этом проклятом гнезде. А теперь повтори, что ты всецело простила меня.

Надя со слезами ответила на его поцелуй.

– Как мог ты подумать, что я все еще сержусь, видя тебя таким несчастным! Ты не погибнешь, Господь не допустит этого, и крестный уверил меня, что Манарма охраняет тебя. Только молись и будь тверд, дорогой мой; ты будешь бороться с помощью Отца небесного за наше счастье и будущее.

С любовью и признательностью поцеловал Масалитинов руку Нади. Потом они вернулись в залу, а минут через десять экипаж увозил их в Горки.

Стоял пасмурный, но жаркий день; небо было покрыто темными тучами, и гроза слышалась уже как будто в отдалении, а густой туман покрывал беловатым саваном озеро, совершенно скрывая остров.

В зале, где когда-то стояло тело Маруси, лежал теперь ее несчастный внук. Ребенка одели в кружевное платье, а синее и искаженное личико прикрыли густым газом. Ключница положила на грудь трупа большой образ Спасителя, а вокруг него образовались груды цветов. Однако, несмотря на сильный запах роз, жасминов, тубероз и других тепличных растений, трупный запах был удушлив, и тело необыкновенно быстро разлагалось.

По прибытии своем Масалитинов отправился прямо к залу, но так взволновался при виде изуродованного тела сына, что почти лишился чувств, и Ведринский должен был поддержать его, а потом вывести из комнаты.

Встреча с г-жой Морель была тоже тяжелой. Екатерина Александровна постарела лет на двадцать и не переставала плакать; ее убивала потеря Милы, которую она воспитала и любила, как собственного ребенка; сознание, что она погибла так ужасно и странно, что даже тела ее не нашли, довершало ее отчаяние.

Новой пыткой для Масалитинова явилось прибытие станового пристава, составившего протокол по показаниям свидетелей, и при котором он должен был присутствовать.

Горничная Маша показала, что не ложилась, ожидая приезда барина. Случайно увидела она, как барыня вышла из будуара и направилась в пустые в то время комнаты для гостей. Удивившись, что та накинула черный плащ и взяла электрический фонарь, она из любопытства пошла за ней и увидела, что барыня вошла в кладовую мебели. Маша испугалась и спряталась, ожидая возвращения Людмилы Вячеславовны. Спустя некоторое время, сколько именно определить не может, она услышала точно удар грома или сильный взрыв; ей казалось даже, что дом вот-вот развалится, а потом раздались крики и рычания; через несколько минут появилась Людмила Вячеславовна и казалась безумной: волосы были растрепаны и вся она забрызгана кровью. Стрелой промчалась она прямо в будуар, а Маша так испугалась, что на несколько времени оцепенела; когда же она вошла в детскую, то барыня уже душила ребенка, а она тщетно пыталась вырвать у нее мальчика. Остальные слуги единогласно описали конец сцены убийства ребенка, и как затем барыня, пятясь, выходила из комнаты, кричала, отбивалась, цеплялась за мебель и портьеры, точно кто насильно тянул ее. Побежавшие же за Милой показали, что она стремительно бросилась в озеро. Екатерина Александровна заявила, что упала в обморок, услыхав взрыв, и ничего более не знает; по отъезде же пристава она рассказала Масалитинову, что читала около колыбели, как вдруг почувствовала порыв холодного воздуха и увидела графа Фаркача, склонившегося над ребенком. В ужасе воскликнула она: «Господи Иисусе!» Тогда граф бросился на нее, намереваясь задушить, и тут она увидела, будто это не Фаркач, а ее прежний жених Красинский. Но она чувствовала на шее ледяные пальцы. Вдруг стены дрогнули, точно от удара грома, огненное облако окружило Красинского, подняло на воздух, и он, перекувыркнувшись, исчез. Больше она ничего уже не помнила вследствие наступившего обморока.

Погода все более и более портилась; шел проливной дождь, ветер свистал, вздымая пенившиеся воды озера, и дальнейшие поиски тела Милы были невозможны. После обеда, к которому Масалитинов, между прочим, не притронулся, он занялся необходимыми приготовлениями к погребению и разбирал с управляющим неотложные дела. Тем временем адмирал с Ведринским осматривали комнаты Милы и нашли знаменитую книгу, открытую на странице, где говорилось об уничтожении тела вампира.

– А! Несчастная знала несомненно, где находилось тело, и хотела отделаться от чудовища, – заметил адмирал. – Бог знает, что случилось с ней в подземелье, откуда она вырвалась растерзанная и в крови. Если не боишься, Георгий Львович, пойдем со мною. Я хочу осмотреть сатанинское гнездо и взглянуть, удалось ли ей уничтожить вампира.

Ведринский возмутился предположением о трусости. Надев затем нагрудные магические знаки, данные им Манармой, оба они, вооружившись крестами, спустились в подземелье. Там все было пусто и безмолвно. Скоро нашли они и погребальную комнату, откуда шел удушливый трупный запах. Ужасная картина представилась им. Посреди опрокинутых подсвечников и разорванных листов книги валялись изувеченные, изрубленные словно тела карликов. В трупе Красинского торчал вонзенный по рукоятку нож, а на груди его сидела огромная черная кошка; ощетинив хвост, она, ворча, смотрела на вошедших.

135