Дочь колдуна - Страница 125

125

С нахмуренными бровями на минуту остановился Бифру перед входом в лабораторию: массивная дубовая дверь треснула во всю высоту; но затем он порывисто отворил ее. В зале было темно и стоял странный запах: смесь серы, смолы и каких-то мягких духов.

Нервно подергиваясь, Бифру с минуту простоял на пороге, а потом приказал карлику принести огня. Тот проворно зажег свечи в канделябрах и тогда можно было видеть происшедшее опустошение в лаборатории. Пол был усеян обломками мебели и инструментов, обрывками книг и одежды; металлический круг разбит был на три части, а стены точно забрызганы черным и красным; кроме того, в стене видна была большая дыра, как будто от пронизавшей ее бомбы, и посреди всего этого разрушения валялось нагое тело Красинского, лежавшего на спине, с почерневшими и словно обуглившимися конечностями.

На месте солнечного сплетения (под ложечкой) виднелось широкое черное пятно, а над ним начертанный точно красными чернилами кабалистический знак с крестом наверху. Увидав этот знак, наклонившийся было над трупом Бифру с глухим криком отшатнулся.

– Знак мага! Его поразил меч мага! – бормотал он мертвенно бледными губами, прислоняясь к стене.

Минуту спустя он выпрямился и провел рукою по лбу.

– Не знаю, созвать ли мне братьев ордена, или самому похоронить Ахама? – проворчал он. – Жаль, очень жаль его! Такого ученого трудно заменить!

Он вздохнул, подумал с минуту и прибавил вполголоса:

– Я приготовлю тело так, чтобы оно не могло разложиться. Может быть, братья придумают. Надо предупредить Уриеля и Баалберита. Все необходимое должно находиться здесь; такой предусмотрительный человек, как Ахам, не мог не иметь под рукой всех нужных средств.

Он позвал карлика и с его помощью приготовил все необходимое. Принесли длинный, черного дерева ящик, спрятанный за занавесью в соседней комнате. Затем карлик указал ему место, где Красинский сохранял свои снадобья, и по приказанию Бифру принес со двора большой мешок земли, клетку с крысами и черную кошку.

Смешав землю с фосфором и различными сильно пахучими веществами, Бифру зарезал кошку и несколько штук крыс, кровью которых полил землю, а этой слизистой массой обмазал все тело, за исключением рта, ноздрей и глаз; далее он запеленал труп, как мумию, в полотно и с силой, которую трудно было предположить в таком худеньком человеке, приподнял Красинского и положил в ящик, внутренность коего была обита отливавшим всеми цветами радуги металлом с кабалистическими знаками.

Осыпав внутренность фосфоресцировавшим порошком, Бифру закрыл ящик крышкой с отверстиями и, с помощью двух карликов, стащил его в небольшую круглую залу, где стояла статуя Люцифера. Вокруг гроба они поставили шандалы с черными зажженными свечами, семь жаровен с угольями, а ящик покрыли сукном. Бифру приказал карликам дежурить по очереди, поддерживая курения и читая заклинания. После этого он удалился, объявив, что займет помещение Ахама и останется в подземелье до прибытия других…

Уже светало, когда адмирал и Ведринский пришли в себя. С ужасом смотрели они на стену, залитую точно кровью, и на сказочное рогатое существо, начертанное как бы темными линиями на этом пурпурном фоне. На груди чудовища виднелся кабалистический знак с крестом над ним. Адмирал перекрестился и вздох облегчения вырвался из его груди.

– Красинский умер. Это был страшный противник и, не приди Манарма на помощь, нас не было бы теперь в живых.

– Как раз вовремя, Иван Андреевич, ты затрубил в рог.

– Как знать? Может быть, и слишком поздно. Манарма предвидел, что борьба не по силам нам, но и Маруся тоже следила; может быть, она раньше меня позвала его. Видишь эту розу? Это она оставила в доказательство своего присутствия.

Он поднял цветок и положил в карман. Затем они обсудили, каким образом уничтожить, или скрыть от прислуги страшное изображение на стене. Теперь адмирал понял приказание Манармы запастись масляной, скоро высыхавшей краской и, не теряя времени, распаковал ящики. Они оба принялись закрашивать, и таинственный рисунок скоро исчез под краской почти совсем, если не считать появившегося на белой стене розоватого оттенка; но он был очень незаметен, а внимание слуг все обратилось на разбитое окно и повреждения в саду.

Однажды вечером, недели через две после описанных событий, Мила и г-жа Морель сидели в небольшой зале, прилегавшей к террасе, где в начале рассказа мы видели семейство Замятиных. Со времени страшной грозы, нанесшей столько бед и проложившей словно прогалину между Горками и замком Бельского, погода испортилась; стало холодно и дождливо. В этот вечер погода была отвратительная: весь день шел дождь, небо потемнело, а озеро покрылось густым туманом, который совершенно окутал остров. Дамы были одни. Екатерина Александровна вязала детское одеяльце, украдкой взглядывая на Милу; несмотря на ярко горевший в камине огонь, распространявший приятную теплоту, молодая женщина, сидя против в кресле, зябко куталась в плюшевый плед. Вдруг г-жа Морель сложила на стол работу.

– Мила, что с тобой эти дни? У тебя нехороший вид, ты заметно похудела и побледнела, стала такой нервной, что вздрагиваешь при всяком шуме. Скажи, что с тобой?

– Ах, я и сама не знаю, тетя; но какая-то смутная тревога, предчувствие, что нам грозит опасность или несчастие терзают меня и не дают покоя, – ответила та усталым голосом. – Я сама не понимаю, – прибавила нервно Мила. – Иногда мне страстно хочется, чтобы Мишель скорее приехал, а минуту спустя хочу, чтобы муж вовсе не приезжал сюда. Он ненавидит Горки, да и мне это место становится противным; я хотела бы уехать отсюда. Вероятно, я не останусь здесь до осени! Поверишь, тетя, что я, никогда ничего не боявшаяся, становлюсь трусихой. По ночам я отворяю дверь в комнату ребенка и чув-392 ствую себя спокойнее, когда слышу храп няни, от которого дрожат стекла. Не странно ли это?

125